Сходство Павла Иванчикова с Полом Маккартни заметила учительница по литературе, а вовсе не одноклассники, которые обычно раздают прозвища. Это она, придя к ним в качестве нового предметника в десятом классе, начала называть Иванчикова «Сэр Пол». Из одноклассников же только двое или трое понаслышке знали о древней группе «Битлз», а уж как зовут ее участников, не интересовался никто. Тем не менее, прозвище «Пол» закрепилось. «Сэра» все, кроме учительницы, пропускали, потому что «Сэр Пол» — это длинно. Зато почему-то полшколы забавлялось сочетанием «Пол Иванчиков».
«А это им не длинно!» — первое время злился Павел, но потом привык. А когда Полом его стала называть мама, услышав кличку на каком-то школьном спортивном мероприятии, он совсем смирился.
В своем классе Пол не то, чтобы был белой вороной, но считался ретрофилом, ботаником и увальнем. Он действительно имел какие-то далекие от злобы дня увлечения: идеализировал от души эпоху хиппи, до дыр загонял стоуновский фильм «Дорз» и альбом Pink Floyd «Обратная сторона Луны». Из аниме смотрел только Миядзаки, не мечтал о собственном дроне, всем играм предпочитал одну навороченную, но неглючную сборку «Скайрима». Да и в ней нарочно не проходил главный квест с драконами, а шлялся по окраинам, выполнял задания каких-то третьестепенных персонажей и строил шикарные поместья.
Пол Иванчиков и правда был толстоват — на футболе его еще в первом классе приговорили к вечной стоянке в воротах. Физкультуру как предмет он считал в общем полезным для школьников, но сам выносил с трудом.
Всем видам одежды Пол предпочитал вельветовые штаны и куртки джинсового покроя, фланелевые клетчатые рубашки и короткие ковбойские сапоги (спасибо, что папа на них не скупился). А зимой носил длинное черное пальто с раз и навсегда поднятым воротником и шарф, который можно было два раза обернуть вокруг шеи, а концы его все равно свисали почти до пояса. Шапки, кепки, бейсболки и прочие головные уборы Пол на дух не переносил.
Репутацию ботаника он заслужил тем, что в школе всякую свободную минуту читал. Ко всем своим курткам он попросил маму пришить глубокие внутренние карманы — для покетбука. И без читалки выходил из дома разве что вынести мусор или за хлебом.
Читал же все подряд, руководствуясь только тем, «въезжает» он в книгу на первых десяти-двадцати страницах или нет. Под «въездом» Пол понимал всякую потерю чувства реальности и свое «переселение» в книжный мир.
О гипотетическом будущем, которое наступит после школы и потребует поступления в какой-нибудь вуз он не заботился. Что вуз будет, дома считалось само собой понятным. А вот в выборе профессии родители Пола на ограничивали. То есть, речь об этом, если и заводилась, то быстро прекращалась, потому что сын спокойно сообщал «Я ещё думаю», а отец с матерью даже с каким-то облегчением говорили «Ну, думай-думай».
Когда Пол пошел в десятый класс, он заметил, что родители все меньше и меньше интересуются его успехами в учебе. Проглядывая оценки за первое полугодие, папа, убедившись, что троек нет, заявил «Ну, ОК. Молодец», расписался в зачётке и, кажется, моментально забыл, что там стояло у Пола по физике, а что по английскому.
На маму иногда находило, и она начинала расспрашивать про одноклассников, пытаясь угадать, с кем из них сын дружит, и, надо полагать, в кого из девочек влюблен. Но тот ни к одной из них нежных чувств не питал и обо всех рассказывал очень коротко, без интереса. Даже про «жемчужину» их 10-го «Б» Боброву, за которой толпой ходили одиннадцатиклассники, сказал только: «Карьеристка. Хитрость на ножках. Модельных…» Маме от таких скупых оценок становилось скучно, и она сворачивала разговор.
А влюблен Пол был в девушку-персонажа в «Скайриме», которую создал сам и назвал «Нита». Она была «с ним» уже больше года. В свое время Пол месяц перелопачивал десятки расовых модов для игры — от демонических до фривольных — чтобы ее «встретить». Только одно лицо он рисовал четыре дня — до тех пор, пока не понял, что оно идеально.
Сохранения с Нитой Пол шифровал на своём компьютере просто, но надежно. Файлы он называл сочетаниями латинских букв и цифр, которые непосвященному ничего не говорили. Менял их расширение на что-нибудь вроде LOG и помещал в системную папку с драйверами. Когда он хотел увидеть Ниту, он каждый раз снова переименовывал файл и возвращал его в папку с сохранениями «Скайрима». И старался вызывать её только в те часы, когда в комнату никто не мог постучаться.
Если своим мужским персонажем Пол старался играть честно, то для Ниты не жалел игровых денег, которые добывал консольной командой. У неё были наборы самой ценной и изящной брони, баснословно дорогое волшебное оружие, десятки сундуков, набитых драгоценными каменьями, амулетами и кольцами.
Пол построил для неё три элитных поместья и дом внутри дерева, которые любовно обставил, снабдил запасами изысканного вина, фруктов и прочих припасов. В каждом доме устроил буквально склады одежды, оружия и доспехов на все случаи жизни — Нита не должна была нуждаться ни в чем.
Прокачивая её, Пол, не стесняясь, включал режим бога и хождение сквозь стены. Если нужен был артефакт — вызывал его в консоли. Но иногда разрешал Ните ввязаться в битву или пройти какой-либо квест почти без подстраховки. Лишь нагружал её инвентарь зельями здоровья и магии по максимуму. Пол с трудом переносил, когда Нита погибала. В такие моменты его горе на несколько секунд становилось настоящим, и на глаза наворачивались горячие слезы.
Но самую большую драму он пережил, когда позволил Ните выйти замуж. Пол выдал ее за красавца-эльфа и мучился, глядя на их совместную жизнь, целую неделю. В конце концов он сделал так, что Нита вместе с мужем попали в засаду и позволил тому погибнуть. А потом удалил всякую память о нем. Хотя у самого себя знание о том, что Нита была ему неверна, стереть не мог. И иногда вволю страдал от него с двойственным сладким чувством.
Пол не стремился слишком быстро прокачать девушку. Иногда с увлечением тратил игровое время на создание для нее книг при помощи очередного мода. Например, написал сборник стихов, который назвал «Жива, как ртуть». А еще завел «дневник» Ниты, и вносил в него ее впечатления от пережитых приключений.
О девушке Пола не знал никто, и ему это нравилось. Он любил чувствовать себя зашифрованным, непонятым и неразгаданным. Но никому этого не демонстрировал, а только посмеивался про себя, слушая обыденные разговоры одноклассников и родителей.
Увлекшись Нитой, Пол не заметил катастрофических событий, приведших к тому, что родители решили развестись. Они сообщили ему об этом после того, как окончился учебный год — наверное, тянули специально, чтобы не порушить сыну учебу.
Думая над случившимся, Пол сообразил, что изменения обстановки дома мог бы заметить и раньше. Ведь, например, в январе папа на две недели уезжал отдыхать и лечиться в какой-то санаторий совершенно один, чего на памяти Пола никогда не делал ранее, поскольку всегда следовал принципу, гласившему: «Отдыхать либо вместе, либо никак».
Или, скажем, мама и папа перестали подкалывать друг друга по утрам, когда все семейство собиралось кто на работу, кто в школу. Еще у них почти год не было гостей, а раньше на все праздники заваливались друзья, с которым родители поддерживали отношения еше со школьных времен.
Родители рассказали Полу о своем решении в начале лета, и он видел, как они мучались, подбирая слова. Все эти их «Понимаешь, иногда так случается, что люди устают жить вместе, но нужно идти дальше» и «Ничего сильно не изменится, мы будем видеться, просто папа переедет в квартиру бабушки, которую мы не будем больше сдавать…» звучали картонно.
В это лето к Полу снова вернулись «выпадения». Первое случилось с ним давно — во втором классе. Была суббота, он вернулся домой рано, потому что отменили физкультуру. Подойдя к двери квартиры с ключом в руке, Пол, не веря своим ушам, услышал, что дома происходит скандал.
Папа и мама кричали, перебивая друг друга, и это было страшно. Он отрыл дверь, бросил сумку в коридоре и застыл, не зная, что теперь делать. Родители, не заметив, что сын вернулся, продолжали ругаться.
Чувствуя в коленках ненормальную слабость, а в горле комок, Пол решил, что сейчас дома находиться не может.
— Я пойду на улицу, у нас физкультуры не было! — сообщил он, дав петуха, в сторону кухни.
Там сразу же наступила тишина. В коридор вышла мама с покрасневшим лицом, невидящим взглядом посмотрела на Пола и отстраненно разрешила:
— Иди. На час.
Пол выскочил из квартиры, не стал вызывать лифт, а с грохотом покатился по лестнице. Оказавшись во дворе, не остановился, пока не добрался до старой булочной, стоявшей метрах в ста от дома. По случаю субботы пункт приема бутылок, пристроенный к магазинчику сзади, был закрыт. Как всегда, рядом с ним валялись некондиционные ящики для посуды. Пол сел на один из них и стал ждать, когда пройдет дрожь в коленях и сдавленность дыхания.
Через некоторое время он смог кое-как соображать. Домой идти сегодня не хотелось ни через час, ни даже вечером. Там что-то нарушилось. Родители не могли так кричать без причины. То есть раньше никогда не кричали. «Может у нас кто-то умер из родственников?» — подумал, Пол, — «А зачем тогда ругаться?.. Может, у папы на работе что-то случилось?»
Был же случай, когда какой-то там Краснов потерял важный вагон с оборудованием на железной дороге, и его искали неделю — даже по ночам. Тогда Пол в первый раз услышал, как папа рявкнул матом, разговаривая по телефону…
«Нет. Мама тогда папе помогала, и тоже звонила каким-то знакомым, говорила смешное слово «посодействуйте». Между собой они не ругались».
За этими мыслями Пол не заметил, как встал с ящика и пошел в сторону железной дороги. Только почувствовав особенный железнодорожный запах, который всегда издает насыпь, он понял, куда направляется — к бабушке на дачу.
Затем он снова тоскливо задумался, и вот тогда и произошло то, что много позже Пол начал называть «выпадениями». На дачу-то он пришел, и бабушка, поскольку была суббота, как раз на ней «отдыхала». Только вот помнил он, что шел минут десять. А на самом деле дача была в часе езды на автобусе от вокзала. А вокзал был в центре. А жили они почти на окраине — в новом районе, который раньше был селом, но его поглотил разросшийся город.
Как он добрался до дачи, Пол не помнил. Денег на проезд у него было — значит шел пешком и не один час. Очнулся он только от расспросов обеспокоенной бабушки и понял, что что-то натворил. Бабушка отвела его к соседке по даче, а сама побежала к телефону-автомату — звонить маме.
Потом приехали родители, ни о чем его не спрашивали, а только шептались в дачном домике, пока Пол безучастно ел вишню в саду. Затем откуда-то появилось такси, и мама с папой забрали его домой. Они больше не ругались, а были очень тихие. Дома Пол страшно захотел спать, и ему, конечно, разрешили уйти в его комнату.
Наутро все было, как обычно — воскресенье и воскресенье. Вчерашнее загадочное приключение, сошедшие с ума родители, поход на дачу и прочее показались сном. Было похоже на тягостные видения во время гриппа, когда бродишь с температурой из комнаты в комнату — то там приляжешь, то здесь. Когда телу все время неудобно, голову тянет вниз и можешь случайно заснуть в папином кресле, и, кажется, что не спал, но самом деле дрых в полном отрубе.
Второй случай выпадения произошел с Полом, когда он впервые подрался. Это приключилось классе в восьмом. Они тогда учились во вторую смену и в этот день дежурили по школе. Стояла стеклянная морозная зима. Когда Пол часов в семь вечера выходил из школы, как всегда в одиночестве, в «предбаннике» сидела развеселая компания старшеклассников. Почти всех он знал наглядно, но были двое или трое не из их школы. И вообще, кажется, не школьники.
Пол рассеянно прошел мимо них, не ответив на чей-то возглас «Здорово, толстый!»
До дому было ходу пять минут, но за лицо цеплял такой холод, что он натянул на нос горло свитера, а манжеты вязаных перчаток пристроил поверх рукавов куртки. Черное пальто и шарф тогда еще в гардеробе Пола не завелись. Топал он, глядя в пол и думая о своем, наверное с минуту, пока не сообразил, что за ним идут несколько человек.
Окончательно из задумчивости его вывело то, что кто-то принелся заплетать ему сзади ноги, как бы несерьезно пытаясь поставить подножку. При этом издевательский голос запел идиотскую «песню «Кто нам купит закурить? Толстый купит закурить». Она повторялась снова и снова, а подножки Полу ставили, отмечая ударами по ногам слова «кто» и «толстый».
Подножки учащались, песня убыстрялась, наконец, Полу стало страшно, и он развернулся лицом к преследователям. Перед ним оказалась незнакомая противная рожа, явно принадлежавшая человеку рыжему. Она пела. На очередном повторении слов «Толстый купит закурить» последовала не подножка, а что-то мелькнуло, и Полу показалось, что у него взорвался нос.
Следующее, что он помнил — он стоит в своем подъезде, на первом этаже. Шапки нет, перчаток тоже. На правом кулаке, вдоль костяшек — несколько кровоточащих ссадин. На куртке — впереди — красное пятно. Нос распух и болит, нижняя губа слева похожа на маленькую сливу. В рту солоно. Голова, тем не менее, ясная — и в ней нет ни одной идеи о том, что происходило с момента, когда рыжий ему врезал, и до этой самой минуты. Пол не смог вспомнить этого ни на следующий день, ни потом.
Папа отнесся к драке с юмором, после того, как убедился, что серьезных травм у сына нет. На его вопросы о том, кто совершил вероломное нападение и почему, Пол туманно ответил «Так — привязались там одни». Папа не стал требовать подробностей, а только осведомился «Ну ты бой-то дал более-менее?» Пол сказал, что «более-менее» дал.
На занятия с утра его такого красивого, конечно, не пустили. А вот через день произошло странное. Когда он вместе с разновозрастной толпой переобувался в школьном холле перед первым уроком, подошли четверо из давешних старшеклассников. Все молча и церемонно поздоровались с Полом за руку, а один из них, когда ритуал закончился, внезапно хохотнул и сказал: «Ничо, Толстый. Мужик». И ушли, оставив, изумленного, но не выдавшего этого Пола одного.
Еще одно выпадение, очень тяжелое, но и спасительное случилось, когда умерла бабушка. Пол впервые видел мертвого человека и присутствовал на похоронах. Бабушка была неузнаваема — неожиданно маленькая и сухая, она лежала в гробу, как марионетка из кукольного театра, которую упаковали, чтобы везти на гастроли. Гроб был ей велик.
До церкви Пол еще как-то держался. Но когда началось отпевание, он вынес только самое начало. От свечей был нестерпимо жарко. Запах ладана кружил голову. И когда хор очень стройно и мощно запел что-то вроде «Благословен Ты, Господи, научи меня повелениям Твоим», Полу перехватило горло и из глаз брызнули слезы.
Следующее, что он помнил: в столовой завода, на котором когда-то работала бабушка, заканчиваются поминки, все расходятся. Мама суетится, всем говорит «спасибо», папа складывает в пакеты оставшиеся неоткрытыми бутылки и какую-то нетронутую еду.
***
Когда Пола вели по темной и, кажется, деревенской улице, его шатало. Старик шел на полшага сзади, придерживал его рукой за шею, этой же рукой и направлял, изредка произнося непонятные короткие команды. Время от времени Пола обгоняла девчонка в белесом парике и заглядывало ему в лицо.
Голова болела и кружилась. А главное — Пол совершенно не мог вспомнить того, что с ним произошло. Знал только, что пошел вечером на плотину — там было хорошо думать, глядя на воду. Развод родителей, ранее немыслимый, уже обрел у него в голове черты земные и обыденные, но на душе все равно было очень тошно. Вроде бы он решил, как мечтал еще в первом классе, дойти до истока ручья, который питал водохранилище.
Шел долго, забрел в непролазные дебри. Под ногами хлюпало, приходилось то низко нагибаться, то перебираться через валежник поверху. А затем как-то быстро наступила ночь, и он, видимо, потерял направление. Кажется, углядел — или показалось? — дальний огонек и решил идти на него. Но добраться не успел, кто-то крикнул, навалился, и начал пригибать к земле. Дальше — ничего, ни одной зацепки.
Его привели к какому-то строению, напоминавшему мельницу — вроде тех, с которыми сражался Дон Кихот, только без ветряка. Девчонка забежала вперед и открыла дверь. В этот момент Пол отчетливо увидел, что на спине у нее висит самый настоящий меч, а парик на голове — голубого цвета.
Внутри пахло одновременно аптекой, сеном, баней и библиотекой. Старик дотолкал Пола до огромной кровати, застланной какой-то потертой шкурой, и усадил. Затем он что-то сказал девчонке, та исчезла, погремела невдалеке стеклом и вернулась. Пол почувствовал, что на голову, сзади, ему намазывают что-то холодное и тягучее. Он невольно вжал ее в плечи, но старик резко поднял ему подбородок и повелительно помахал перед носом указательным пальцем.
Затем Полу сделали повязку и толкнули в грудь, мол, ложись. Он покорно лег — голова все еще кружилась. Хотелось закрыть глаза, но было страшновато. Пол поглядывал из-под век вокруг, но в помещении стояла ночная темнота, разгоняемая лишь огнем свечи, которая откуда-то взялась на столике, стоявшим в изголовье кровати. Дальше трех шагов от постели воздух как будто сгущался, и нельзя было различить ни мебели, ни стен. Свечное тело потихоньку таяло и капало прямо на старую книгу, пристроенную под помятый подсвечник.
Старик и девчонка долгое время не появлялись. Наконец, высокий незнакомец соткался из темноты, держа в руках закопченную металлическую кружку. От нее шел вкусный пар. Старик показал Полу знаками, что нужно пить. Пол приподнялся на локте, хотел взять кружку, но старик остановил его и стал поить пришельца сам, чуть наклоняя сосуд, чтобы тот делал маленькие глоточки.
Питье было похоже на ягодный чай с добавлением каких-то незнакомых трав. На половине кружки Пол почувствовал, что неимоверно хочет спать. Неверными губами он пробормотал «Спасибо, я сейчас передохну и допью» и провалился в приятную беспамятность.
Доктор Хтоний и Шимма стояли у кровати и смотрели на спящего. Старик отхлебнул из кружки, почмокал губами, кивнул и сказал:
— Часов двенадцать проспит. Утром сообразим, что с ним делать. А сейчас, ребенок, расскажи-ка мне, как выглядели те, кто на него напал.
