Когда старик вошел в свою Башню, на лице его отражалась спокойная решимость. Он застал детей смеющимися, причем Шимма заливалась во весь голос и хлопала ладонью по коленке. Доктор не стал вникать в причины веселья и нарочито отчетливо кашлянул. Смех прекратился мгновенно, и оба подопечных Доктора выжидающе на него уставились.
Хтоний стал коротко и быстро распоряжаться:
— Шимма, скорее всего, мы сегодня-завтра должны будем уйти из города. Срочно собирай все необходимое для короткого похода. Домой не ходи — я думаю, за твоей развалиной наблюдают. Покажи обувь…
Девочка вытянула вперед ногу, обутую в короткий мягкий сапожок.
— Сойдет. Закутаться ночью есть во что?
Шимма кивнула.
— Так… Меч. Должен быть в полном порядке и хорошо подвешен, чтобы вынуть могла молниеносно. Это понятно?
Еще один кивок.
— Далее… Найди мой меч — ты знаешь где. Закутай, чтобы было неясно, что это. Там есть один ремешок… А, ладно! Сооруди какую-никакую перевязь, чтобы я мог повесить на спину.
Теперь припасы — распредели на три заплечных мешка — Пол тоже понесет. Никаких банок-склянок. Соль, тинман — обязательно. Бери больше вяленого — мясо, рыбу. Сушеные фрукты. Крупу, орехи… Лепешки, само собой. Ну, сообразишь…
Доктор с сомнением поглядел на Пола, который слушал во все уши и, кажется, что-то понимал, хотя и морщился, выдавая этим свое затруднение.
— Теперь с ним. Объясни ему — скоро уходим. Срочно. Потому что опасно. Должен понять. Одежда, сапоги у него в порядке… Мешок подберем. Скажи, чтобы слушался меня и тебя. Вдолби — слушаться беспрекословно!
Шимма, снова кивая, тихо пообещала:
— Я объясню. Он лучше стал понимать.
Доктор наконец подошел к столу и тяжело уселся на стул с высокой спинкой, по которой с год назад побежала трещина.
— Ну, действуйте! Мне надо подумать.
Девочка с готовностью вскочила из-за стола и потащила за рукав Пола. Тот тоже встал и послушно двинулся за Шиммой.
Старик же принялся раздраженно щипать себя за нос и дергать за усы. Глаза его меж тем сверлили куст сирени, который рос прямо под оном. С минуту Доктор излучал нервозность, потом вдруг снова успокоился, сказал «А-а!» и махнул рукой в сторону оконного проема.
Затем он встал, прошел в самый темный и захламленный уголок нижней залы и начал копаться в куче книг, свертков и самодельных коробок. Слышно было, как Шимма быстро ходит по библиотеке наверху, и ее шагам вторит стук каблуков удивительных сапог, принадлежащих мальчишке.
Вернувшись к обеденному столу, Хтоний поставил на него две хорошо запечатанные склянки с темными жидкостями внутри и три столь же тщательно закрытые баночки. Потом выложил рядом две сильно потрепанные книги в кожаных переплетах. Затем сел, нахмурился и застыл в раздумье. Его лицо, изрезанное морщинами, посуровело и словно окаменело.
Из глубокой задумчивости Доктора вывел раздавшийся за окном голос. На улице кто-то, сильно фальшивя, запел:
Голубочек, голубок!
Как полет твой был далек!
Через хмурь ветров и гроз
Ты ей весточку принес —
Ми-и-лой весточку принес!
Голос замолк. Проскрежетал неуверенный кашель, затем последовало фальшивое же насвистывание. А потом прохожий снова завел:
Голубо-о-чек, голубо-о-ок!..
— Да что за ерунда? — воскликнул Доктор, поднялся и вышел за порог Башни.
Шагах в десяти от двери смущенно топтался табачник Жоан. Увидев старика, он коротко посмотрел по сторонам и преувеличенно громко заговорил:
— Ох, простите Ворона ради уважаемый Доктор! Я и не подумал, что нарушил ваше уединение! Верите ли привязалась с утра эта песня — и никак, демон ее забери, отделаться не могу! Все, вам сказать, пою и пою…
Такая уж чувствительная песня! «Ми-и-лой весточку принес!» — выводя строчку, Жоан что-то старательно показывал Доктору бровями и глазами. Хтоний вслушался в пение табачника, кивнул и вдруг также нарочито раскатисто сообщил:
— Ну, на ловца и зверь бежит, Жоан! Про табачок-то мы не договорили — совсем, я бы сказал, не договорили… Прямо не знаю, как с тобой и быть? Я, конечно, понимаю, что цены растут, но есть же какие-то пределы… — Доктор сделал рукой приглашающий жест и пошире раскрыл дверь, ведущую в Башню.
Жоан еще раз оглянулся и, двинувшись к старику, с готовностью подхватил:
— Ну, на вас не угодишь, господин Доктор! Вкус-то у вас, надо заметить, специфический. Соответственно и мена, знаете ли, непростая. Я всегда рад… Но можно же как-то и к согласию прийти?
Табачник проскользнул в Башню, не переставая говорить, Хтоний же, окинув взглядом пространство перед зданием, рявкнул «Ну уж — специфический!», вошел внутрь следом и плотно прикрыл за собой дверь. Тут же оба замолчали.
Старик показал рукой на стулья, окружавшие обеденный стол, а сам уселся на свой любимый — с трещиной. Жоан плюхнулся на тот, что был поближе к Доктору. С лица табачника слетело показное добродушие — на нем проступила уже нескрываемая тревога.
— Кузнеца Викула забрали в Приказный дом — тот, что на Коряжьей улице. Видел сам. Пришел сказать, — Жоан поежился на стуле и добавил: — Сейчас уйду.
Доктор Хтоний глубоко вздохнул и кашлянул так, будто подавился. Затем выпрямился на стуле и уперся руками в стол.
Помолчав немного, старик очень тихо спросил, словно бы и не обращаясь к неожиданному гостю:
— И как это он им дался?
— А он и не давался, — хмуро ответил Жоан и забарабанил по столу толстенькими пальцами. Потом вдруг просиял и мечтательно произнес:
— Как он их швырял!.. А слова какие говорил! Я такой музыки не слыхал с тех пор, как прадед помер… Никак бы они не справились с ним, демоны им на шею, да вот только…
— Что?
— Стрельнули чем-то непонятным — сонным, наверное. Я толком не углядел. Викул-то как стоял — так и осел. И глаза стали стеклянные. Сидит, как камень — ни пальцем не шелохнет. Тут они его и потащили. Вшестером волокли… — Жоан издал нервный смешок.
— А дальше?
— А дальше ничего. Я прошел за ними чуть-чуть — вроде как по своим делам. Глянул — точно потащили на Коряжью. Ну, сделал крюка для порядку — и к вам.
— Спасибо, — сдержанно сказал Хтоний и легонько тронул табачника за колено.
— Да что там! — скривился, как от зубной боли, Жоан, — я-то им барыши за прошлый год отдал. Сам знаю, что грабеж это, а отдал! Семья же, Доктор, а? Ведь куда денешься, а? Да и сам я… Я ж не Викул, куда мне!
Вот еду завтра в Акраим. Надо с людьми поговорить. Надо понять, как дальше-то? Я, вам сказать, сперва обрадовался. Дело — как пошло в гору! А теперь смотрю — неладное тут что-то… Надо с людьми поговорить. В столице уже, рассказывают, давно такие порядки. Как-то ж привыкают они там?.. Своим сказал — на семь запоров запираться. Женихов — в шею! Не до них… А сам вот еду.
Жоан как-то на глазах поник, даже тревога исчезла с его круглой физиономии. Весь он стал, как квашня. В наступившей тишине Доктор заметил, что Шиммы и Пола больше не слышно. «Притаились — и молодцы», подумал он, а сам похлопал табачника по плечу и успокаивающе пробурчал:
— Ну-ну, дорогой мой господин Жоан — все образуется!
Гость будто проснулся, хлопнул себя по коленкам ладонями и с фальшивой бодростью сказал:
— Ну, я пошел!
Хтоний встал одновременно с табачником, проводил его за порог и громко, на всю округу заявил:
— А все-таки договорились же! Приятно с тобой иметь дело, Жоан — премного благодарен!
— Всегда пожалуйста! — откликнулся толстяк и двинулся прочь от Башни.
Доктор вернулся в дом, закрыл дверь, оперся на нее спиной и замер. В это время с улицы раздалось нестройное пение:
Ты не трогай табачок!
Или сядешь на крючок.
Будет плакать вся родня,
ты без трубочки — ни дня!
Птицы деткам гнезда вьют,
жницы в поле колос жнут.
Ты же серый стал с лица —
только куришь без конца!
Ты не трогай табачок — или сядешь на крючок!..
