Его величеству, королю Улафу, почитаемому народом правителю Вороновой Земли, предстояли сегодня две встречи. И он не знал, какой из них опасается больше. Сначала он должен был с глазу на глаз увидеться со своим внушающим робость родственником и политическим союзником Дюком Морини. А потом, почти без передышки, принять тайную миссию из Фоксии — королевства, лежащего за Красными Зубами, в земли которого когда-то сбежал из Равнланда дед Дюка.
Адвард Морини пугал короля до ночных кошмаров. Этот человек поразительно успешно решал проблемы королевства, но при этом создавал новые — гораздо более сложные. С одной стороны его величество Улаф не мог не признать: преступные кланы в крупных городах практически разгромлены, и жизнь в них стала как никогда безопасной.
Карательный поход в предгорья Красных Зубов, предпринятый с подачи Дюка четыре года назад, оказался чрезвычайно успешным — горские ватаги прекратили набеги, освободили два перевала, что позволило восстановить сообщение с Фоксией, и удовлетворились тем, что получили право брать с караванщиков пошлину за проход.
Введение в обращение барышей как платежного средства чрезвычайно подстегнуло производство и мену в больших городах. Их жители привыкли к новшеству быстро и даже проявили недюжинную смекалку и оборотистость в новых условиях.
Королевская казна и склады, можно сказать, ломились от монет и товаров, получаемых от годового сбора, несмотря на то, что третью часть десятины, взимаемой в барышах, Морини забирал себе.
С другой стороны, для знающих людей не было секретом то, что наиболее опасных преступников Дюк рекрутировал в свою армию и личную охранную службу. Благодаря этому он получил сведения о всей подпольной, скрытой от глаз меновой жизни городов Равнланда, а значит и власть над ней.
Помимо этого, как докладывал королю конт Абн, опытнейший и верный глава Королевского Ока, армия Дюка хоть и проигрывала по численной армии Улафа, но по боеспособности ей не уступала.
Мало того, построив свои «приказы» во всех заметных населенных пунктах королевства, Морини рассадил в них не добродушных начальников, вроде какого-нибудь типичного городского головы, а жестких стражей собственной тайной службы. Тем самым Дюк, как уверял Абн, создал в стране разветвленную сеть шпионов, которая работала лучше, чем Королевское Око.
И наконец короля беспокоило то, что двор был буквально завален письменными и устными жалобами на «приказы» и методы сбора ими десятины. Подавляющее большинство просьб и криков о помощи происходило из деревень и маленьких городков. Народ в них совершенно ошалел от того, что его обложили двойным оброком — в товарах и барышах одновременно. А также от свирепости, с которой приказные принялись выколачивать десятину из всех подряд — крестьян, ремесленников, врачевателей, лавочников, даже комедиантов и гадалок.
Крупные города, как ни странно, к двойному оброку быстро приспособились, хотя то один конт, то другой время от времени являлись к королю с просьбой от какой-нибудь гильдии сделать послабление или в товарах, или в барышах. А вот глухая провинция роптала, и с этим нужно было что-то делать.
Но главной проблемой короля стала та власть, которую постепенно сосредоточивал в своих руках Адвард Морини. Причем пользовался он этой властью очень умно — приписывая все свои решения и нововведения монарху. Настойчивый конт Абн ежедневно напоминал Улафу: «Дюк провозглашает и вершит, а подписывает — король! Все, что творится, творится именем короля. Спрашивается, кого народ посчитает виновником своих тягот? Вас, ваше величество!»
Следовало прояснить позиции монаршьи и позиции Дюка раз и навсегда, но у короля не хватало духу для настоящего разговора. Не было сил на него и сегодня.
Вторая встреча, которая ожидала его величество поздним вечером, была еще более тягостной. Потому что Улаф вовсе не знал, чего от нее ожидать.
Глава Королевского Ока под строжайшим секретом сообщил своему патрону, что из Фоксии ночью прибыла компания благородных мужей, занимавших высокое положение при тамошнем дворе. Они явились переодетыми в простое дорожное платье, но хорошо вооруженными. Просили не вести и речи об официальной аудиенции, сохранить встречу в глубокой тайне и принять их так, чтобы об этом не узнали даже личные слуги короля.
Конт Абн настаивал на выполнении просьбы гостей. Он явно что-то знал, но поделиться к королем не спешил, прося его подождать до ночи. Все это беспокоило, тревожило и не давало сосредоточиться на предстоящем разговоре с Дюком.
Его величество Улаф томился в Малой вечерней гостиной и ждал. То и дело ему хотелось выпить для храбрости вина, но он одергивал себя — знал, что сначала почувствует воодушевление, но в решительный момент размякнет, станет сентиментальным и податливым на уговоры, просьбы или давление.
Пятидесятидвухлетний король сочетал в своем характере добродушие и мягкость со взбалмошностью и гневливостью. После приступов жестокой решительности, во время которых он порой отдавал пугающие приказы, он быстро остывал, стыдился своих поступков и слов. Однако самих приказаний никогда не отменял.
Дочери короля и его супруга во «дни гнева» предпочитали прятаться на женской половине дворца или уезжали в гости. Не боялись короля в такое время только верный конт Абн и старый камердинер Толлер, знавший его величество с младенчества.
Порой Улаф мечтал, чтобы злая решительность нашла на него именно во время встречи с Дюком Морини. Но не складывалось. Дюк был хитер, как змея, умел быть совершенно очаровательным, предупредительным, почтительным, мудрым, дипломатичным. Он постоянно обезоруживал короля то новым захватывающим и выгодным проектом, то шуткой, то необычным подарком.
Улаф откровенно маялся. В Малой вечерней гостиной ему давно все надоело: немногочисленные книги были просмотрены и отложены, чтобы «почитать на досуге»; картины, которые он подробно разглядел еще в детстве, раздражали; милые безделушки, украшавшие обстановку — табакерки, статуэтки, изящные лампы — казались пошлыми. А письменный стол с разбросанными по нему проектами, письмами, отчетами и сметами — просто пугал.
Король не выдержал, откинул штору, скрывавшую небольшой высокий шкафчик, неприметно пристроенный у самой входной двери, покопался в нем, позвенел чем-то, добыл высокий бокал, наполненный до краев золотистым вином, и залпом выпил. Спрятав его обратно в шкафчик и задернув штору, он подошел к огромному старинному зеркалу, которое возвышалось в простенке между окнами гостиной, и критично осмотрел себя.
Из зеркала на него глянул полный, невысокий мужчина, одетый с большим вкусом в строгий сюртук и полувоенные панталоны. Суровость, с которой был создан покрой королевского одеяния, слегка смягчалась его цветами. Ансамбль был решен в голубых и бледно розовых тонах. На ногах короля хорошо сидели мягкие домашние ичиги.
В каштановых волосах его величества, свободно лежащих на плечах, чуть поблескивал тонкий ободок, символизировавший корону во время дружеских аудиенций.
Улаф постарался изобразить мужественное лицо. Этому определенно помогала аккуратно подстриженная борода с благородной проседью. Но мешали глаза — большие, немного печальные, с темными веками, слегка прикрывающими сверху зрачки.
С другой стороны, нос был вполне мужественен — умеренно длинный, с небольшой благородной горбинкой и довольно тонкой лепки.
Король постарался сузить глаза и посмотреть на воображаемого собеседника с проницательной мудростью. Получилось даже убедительно.
Винное волшебство начало прокрадываться под своды черепа, и его величество почувствовал себя много лучше. Он даже позволил себе небрежно пройтись по гостиной и глубокомысленно произнести вслух: «Когда говорит король, все достойные и благородные, все простые и верные… Все, имеющие уши…»
Но дальше изречение как-то не пошло. Улаф досадливо поморщился и собрался было записать начало на клочке бумаги, чтобы обдумать окончание как-нибудь на днях, но тут раздался деликатный стук в дверь, и в гостиную вошел Толлер.
Сухой старик, похожий на экзотическую птицу, что водится в землях хаимцев и умеет разговаривать, был на голову выше короля, имел вечно вытаращенный взгляд, большой, скругленный (если смотреть в профиль) нос и бритую голову, кое-где покрытую седой щетиной. Толлер, как обычно державшийся с вопиющим достоинством, проскрипел:
— Его светлость Благородной Дюк Морини прибыл, дабы предстать перед королем. Его охрана устроена в главной караульне, об их ужине позаботились.
— Просите!.. И да, Толлер, добудьте нам, пожалуйста, какую-нибудь легкую закуску и бутылочку «Сладости Акраима» из дедовского погреба.
Камердинер вытянул лицо и взглянул на короля крайне неодобрительно. Улаф потряс в воздухе пальцем и раздраженно приказал:
— Принесите! Нечего тут!..
Когда Толлер вышел, король поспешно ринулся к шкафчику за шторой, выпил еще один полный бокал вина, затем бросился в одно из кресел, приготовленных для аудиенции, и принял ленивую позу.
Дверь снова открылась, и на пороге появился блистательный Адвард Морини с дружеской улыбкой на устах:
— Счастлив. Счастлив видеть вас, ваше величество! И желал бы иметь честь получать такие приглашения, как сегодня, и впредь. О, какой это бальзам — разговор с умным человеком с глазу на глаз, а не в суете дворцового приема и не во время упрямых споров государственного Совета!
— Ну, садитесь… садитесь, Дюк, — король благодушно махнул пухлой рукой в сторону второго кресла, — говорят, вы снова учинили, какое-то чудо на улицах столицы?
— Никакого чуда, ваше величество. Я просто распорядился начать вывозить из города навоз, который год за годом копится на мостовых и в канавах. Всего две недели слаженных работ — и жители Акраима почувствовали, какое мягкое и душистое лето выпало нам в этом году.
— Поразительно! — поднял брови Улаф, — Какое простое решение! Почему никто не предложил его раньше?.. А, позвольте спросить, куда вывозится навоз?
— На поля, ваше величество. И уверяю вас — осенью у ваших подданных (тех, кому повезло иметь землю близ столицы) будет преотличный урожай.
Король понимающе покачал головой и развел руками:
— Вот что я называю государственной мудростью! Поистине в вашем лице я приобрел исключительного советника.
Дюк с достоинством поклонился. В этот момент в гостиную вошли Толлер и какая-то женщина с кухни. На столике между креслами они быстро расставили закуски, положили тонкие вилочки и щипчики перед королем и его гостем и утвердили среди тарелок два изящнейших бокала с ножками в виде дамских ручек. Камердинер показал его величеству, а затем Дюку уже раскупоренную бутылку «Сладости Акраима», с нижней части которой специально не стер пыль. Морини уважительно посмотрел на Улафа и произнес короткое «О!», на что король ответил победоносным «Да-с!»
Когда слуги удалились, Дюк с почтением разлил вино, и собеседники пригубили его, наступила тишина, полная наслаждения.
— «Произведение искусства» — так бы я назвал этот напиток, — мечтательно сказал Дюк, — А нельзя ли у вас, ваше величество, отменять несколько бутылочек на что-нибудь достойное, что-нибудь столь же редкое и необычное?
— Не хочется отказывать, дорогой Дюк, но «Сладость Акраима», которой мы с вами воздаем должное, была заложена в погреб еще во времена моего деда — короля Огнона, с которым так несчастливо поссорился когда-то ваш дед Драмогар. Осталось всего с десяток бутылок. Поверьте, Толлер мне теперь долго не простит то, что я приказал сегодня подать одну из них. Этот тиран будет терзать меня своими упреками до тех пор, пока я не сделаю еще что-нибудь, что потребует его осуждения.
Адвард Морини улыбнулся:
— Преданный слуга не всегда мил и кроток. Но преданность искупает всё… Надеюсь, и ко мне вы будете столь же по-королевски снисходительны, как и прежде, как раньше… Ведь я заметил, что чем-то не угодил. Что-то тревожит вас, ваше величество, и это причиняет мне страдание…
Король поднял брови, в сомнении скривил рот вниз и на бок, посмотрел в свой бокал, сделал глоток и решился:
— Тревожит, дорогой Адвард. И тревожит многое. Кое-что из этого не срочно, кое-что, может быть — вообще ерунда и наговоры. Но, вот, например… жалобы, — Улаф указал на письменный стол, — Поток жалоб! Постоянно какие-то ходоки толкутся среди служб на заднем дворе. Охрана не успевает увещевать. И заметьте — все из деревень.
Они там не поняли вашего… то есть, моего указа о взимании десятины в барышах сообразно годовому доходу в дополнение к ежегодным поставкам товаров ко двору. «Двойной оброк» — так они это называют. Народ ропщет, Дюк. И мое имя порой звучит не в том тоне, в котором бы я желал.
— Моя вина, ваше величество, — посерьезнел красавец Морини, — Я не донес до вас мой план во всей полноте. Отсюда проистекает досадное недоразумение…
— Ну так донесите! — потребовал Улаф, вращая вино в бокале.
— Прошу вас тщательно вникнуть со свойственной вам проницательностью в то, что я скажу, мой господин. Введение в оборот барышей, благодаря появлению в Равнланде моих товаров, которые нельзя выменять в натуре, ожидаемо подстегнуло торговлю, мастеровое дело, область оказания услуг и так далее, и так далее. Даже сельские жители, в массе своей довольно темные, быстро смекнули, что барыши как меновое средство и средство накопления не сравнится ни с дровами, ни с хлебом, ни с сеном, ни со скотиной. Все полюбили барыши.
Но чтобы ускорить их распространение, нужно было показать их ценность. Надо было дать понять, что барыши — это серьезно. В том числе и поэтому введена десятина. Если оброк в барышах принимает сам король, то уж он-то наверное знает, чего они стоят. Вот как думает народ.
Что же касается расчетов… поверьте, мои приказные хорошо умеют считать. Никакого обмана приказы не чинят даже в отношении последнего старьевщика. Взимается только десятая часть годового дохода — ни комплиментом больше. Приказные терпеливо считают вместе с плательщиком, объясняют на пальцах, выдают расписки с печатями, которые можно представить для разбора ко двору в случае, если плательщик буквиц не знает, но в чем-то сомневается.
— Это все чудесно, Адвард. Но оброк и вправду получается двойной. Кроме того, как вы думаете собирать барыши с селян? Ведь большинство из них никогда не бывает на городских рынках и не имеет путей сбыта своих товаров? — вино придало смелости королю, и он даже уловил в своем голосе некоторую суровость, которую тут же подкрепил насупливанием бровей.
— По поводу сбыта, позвольте уверить вас, что с ним дело решится уже к осени. Через Приказные дома будет организована закупка урожая и доставка его на городские склады. Селянам предложат честные цены. Со складов же товар перекочует на рынки, в траттории, на постоялые дворы и так далее.
— Да как же это возможно сделать за три месяца? — изумился Улаф.
— Я предпринимаю эту значительную реформацию не один, — смиренно прикрыл глаза Дюк Морини, — В Акраиме создается компания с участием хорошо вам знакомых конта Коруна, конта Сильвео и конта Да Фарка. В Порте Нимф свои услуги предложили конт Бо, конт Волф и другие. То же самое готовится в Люцивае, Ируги, Пломподе — далее везде. Городское дворянство высоко оценило королевский проект бесперебойного обеспечения городов продовольствием и другими продуктами сельского труда, а крестьян — твердой оплатой по единым для всего королевства расценкам.
Выгоден он и тем, что Приказные дома, делая закупки, будут в точности осведомлены, кто и какой доход получил. А значит, в следующем году, сбор десятины пройдет, как по маслу.
— Потрясающе, — растерянно промолвил Улаф, — А что, есть королевский проект… всего этого?
Дюк, не снимая маски смирения с лица, склонил голову:
— Я представил его лично вам, ваше величество, не далее, как полтора месяца назад. Вероятно государственные дела не позволили вам рассмотреть его подробно. Однако конт Абн, глава Королевского Ока, был с ним ознакомлен, выразил свое одобрение и собственными руками отнес вам на подпись.
— Да, что-то такое я припоминаю… — спохватился Улаф и налил себе еще один бокал «Сладости Акраима».
— А если вернуться к вопросу так называемого «двойного оброка», то осмелюсь чуть подробнее остановиться на тех планах, которые были изложены мною в письме, отправленном вашему величеству неделю назад…
Король чуть не поперхнулся вином, но совладал с собой и промямлил:
— Да-да, пожалуйста…
— Итак. Обычный ежегодный товарный сбор закончен по всему Равнланду. Сбор в барышах по городам успешно завершится в течение месяца. За сельчанами, что очевидно, останется недоимка, которая перейдет на следующий год. И вот тут настанет благоприятный момент для появления королевского указа, благодаря которому вы, ваше величество, явите и милость, и мудрость, и дальновидность…
Улаф вопросительно уставился на Дюка, но ничего не сказал.
— Этим указом вы высочайше простите всем постоянным жителям Равнланда недоимку за текущий год, отмените годовой товарный сбор отныне и навсегда. А также введете единую ставку оброка — которую вероятно правильней было бы именовать «налог» — в размере (внимание!): полторы десятины от годового дохода.
— Подождите-подождите! — король поднял к потолку глаза и беззвучно зашевелил губами, что-то считая и прикидывая. Он посидел так с минуту, немного помрачнел, сделал глоток из своего бокала и впервые прямо посмотрел в глаза своему фавориту:
— То есть, за ужесточением последует послабление — я правильно понимаю?
— Именно.
— Но по сути… оброк будет повышен?
— Сложный вопрос. Ответ на него зависит от покупательской способности барыша. Наша задача — сделать его как можно более «товароемким»… что ли. И мне удалось преуспеть в этом в Фоксии. И даже алтанцы, большая часть из которых кочевники и не знает настоящей цены вещам, вцепились в барыши, словно в племенных коней.
Король вдруг встал со своего места и прошелся по Малой вечерней гостиной. Мельком посмотрел на себя в зеркало, еще подбавил суровости во взгляде и снова повернулся к Дюку лицом:
— Вы поразительно коварны, Адвард Морини… Но мне нравится.
Улаф уселся на свое место, закинул ногу на ногу и покровительственно промолвил:
— Я подпишу указ о… как вы сказали? «Налоге?» Но во всей этой истории, несомненно сулящей процветание Равнланду, мне не нравится одна вещь…
— Слушаю вас, сир…
— На монетах среднего и высшего достоинства красуется ваш портрет, Дюк. Ваш, а не короля! Чем вы это объясните?
Молодой человек превратился в саму вкрадчивость и с сердечным почтением пояснил:
— Чеканка барышей была начата мной далеко отсюда — в Фоксии. Прибыв к вашему прославленному двору, я не мог быть уверен в том, что вы заинтересуетесь реформацией, продуманной мною во всех деталях бессонными ночами… Но вы оказались столь же прозорливы и быстры умом, как ваш легендарный предок, основатель Акраима Улаф Первый.
Как вы помните, реформация ведется уже четвертый год. Тем временем к облику монет привыкли. И, согласитесь, мой господин, в их чеканке нельзя допускать чехарды и разноголосицы… Однако, вы ошибаетесь, считая что мой портрет несут на себе монеты высшего достоинства. Такие монеты еще только готовятся к выпуску… Вот не изволите ли взглянуть? — Дюк достал из кармана большой золотой и протянул его королю. Улаф принял в руку приятную тяжесть, повертел монету в руках и не удержался от короткого бессвязного восклицания. На одной стороне золотого был искусно выполнен портрет короля в профиль, а на другой был изображен Ворон, меж лап которого раскинулся град Акраим.
Дюк Морини с удовольствием следил за переменами на лице его величества:
— Достоинство этой монеты составляет пять барышей. Она будет называться «один Улаф», и, думаю, получит большое хождение среди знати и торговых сословий. Но если вы считаете, что это слишком смелый проект…
Король поспешил перебить своего гостя:
— Нет, не считаю… Вы похожи на игрока в листы Тар, Дюк. Умеете прятать и приберегать самые старшие карты до нужного момента. Однако я вас прощаю. Я получил сегодня удовлетворительные пояснения по поводу беспокоивших меня моментов… Скажу даже, что получил большое удовольствие от нашей беседы.
— Я счастлив, Сир. Поистине счастлив. Но рискну снова навлечь на себя ваше осуждение одним вопросом, если позволите…
Король, который вдруг почувствовал себя заметно навеселе, легкомысленно махнул пустым бокалом:
— Валяйте!
— Если это не государственная тайна, нижайше прошу вас рассказать мне, что произошло между вами и Первым королевским советником Доктором Хтонием одиннадцать лет назад? Почему он в одночасье стал «освобожденным советником» и больше не появлялся при дворе?
Лицо короля омрачилось, словно над головой монарха повисла черная туча. Он поморщился и нехотя произнес:
— Это государственная тайна, но вам я позволю получить интересующие вас сведения. Обратитесь с этим к конту Абну. Я распоряжусь, и он введет вас в курс… А почему, собственно, вас заинтересовал Доктор? — Улаф метнул пронзительный взгляд в Дюка. Тот состроил сожалеющую мину:
— Господин Хтоний проявил себя как непримиримый противник проводимой королем и вашим покорным слугой реформации.
— Следовало ожидать… — вздохнул его величество. Он помолчал некоторое время. Потом провел рукой по глазам, словно стряхивая с них пелену, волевым усилием взбодрился и обратился к Дюку:
— Все вопросы задайте Абну. А вас, дорогой Адвард, я хотел бы попросить: нельзя ли сделать так, чтобы первая партия новых монет поступила непосредственно в мое распоряжение. Мне доставит удовольствие разменять несколько штук у моих гостей.
Морини понимающе улыбнулся:
— Непременно, ваше величество! А теперь позвольте мне откланяться. Надеюсь вы не сочтете меня неучтивым.
— Ничуть, — с облегчением сказал король, привстал и дернул за ленту ближайшего звонка.
Когда Толлер проводил Морини, Улаф некоторое время сидел в оцепенении. Затем нашел на письменном столе проект об устройстве закупок товаров в сельских провинциях и с удивлением обнаружил на нем подписи и печати конта Абна и свои собственные. Бросил документ обратно — к другим бумагам. Постоял, невидяще глядя в сторону окна. А затем хищно схватил с низкого столика с закусками недопитую бутылку «Сладости Акраима», вылил остатки в бокал и залпом проглотил.
Не успел он отдышаться, как в гостиную вошел седой и мрачный конт Абн:
— Ваше величество, делегация из Фоксии просит вас о встрече.
— Пусть войдут!
— Они занимают одну из задних комнат, куда не заходит даже прислуга. Позвольте мне просить вас отправиться туда вместе со мной. Об этом разговоре никто не должен знать.
Король почувствовал, что его начинает душить новая забота, на его лице отразилось мучение, но он взял себя в руки и приказал: — Ворон с вами! Ведите…
